Экспедиционные истории

По роду работы  нам в экспедицию выдали один полевой бинокль высокой разрешающей способности, к которому проявил особое пристрастие наш научный сотрудник Саша. Он постоянно что-то высматривал в бинокль: из окна вездехода, дома  во время ужинов, из окна дома….  Никто уже не мог претендовать на использование бинокля. Он был приватизирован. Однажды  как обычно в свободное от работы время Саша  что-то пытался рассматривать в бинокль, но никак не мог сфокусировать объект. Он рассматривал нас, коллег, объекты в доме… Мы подмигивали друг другу…. Тут  начальник экспедиции и говорит: «Саша, дай-ка мне посмотреть в бинокль». Берет бинокль и начинает рассматривать  Баренцево море…  проходит минут 5.
Вдруг он говорит: «Белый медведь, точно, белый медведь….один на льдине…..»… Саша вырывает бинокль из  рук с криком «Где белый медведь?» и начинает вертеть  его туда сюда, увеличивая или уменьшая  изображение, изучая каждый  квадратик видимого в объектив моря……Иногда что-то тихо бормоча  про себя, вероятно, ему было стыдно, что он такой неловкий, другие смогли увидеть белого медведя, а он нет. Все занимаются своими делами. Проходят часа два. Наука стоит, как говорится. Наконец, Саша не выдерживает и восклицает: «Ну где эта льдина и где этот белый медведь? Не вижу я его!»  Тут начальник экспедиции не выдерживает и  тихо говорит: «Саша, мы же пошутили……». После этой шутки Саша стал меньше притрагиваться к биноклю. И только по работе.

Эта история произошла по возвращению из экспедиции с полуострова Камчатка. Находились мы в экспедиции около 3 месяцев, усталые. Особенно я. Для женщины находиться в экспедиции с мужчинами, даже если это коллеги, было не просто. В то время как они продолжали шутить, мой юмор умер. А их шутки часто мне виделись черными. Я мечтала вернуться домой. Так что я перестала думать и приказы выполняла автоматически.
Мы ожидали посадки на самолет, перелет  с Камчатки до Минска был длительный, около 9 часов. У нас было ведро, полное свежей медвежатины и мужики приказали мне заняться доставкой этого мяса в Минск. Изучая ведро, я обнаружила на нем сверху этикетку, на которой было написано: «В кабину пилотов». Я прочла и автоматически начала продвигаться к кабине, раздвигая людей, которые тоже ожидали, чтобы подняться в самолет. Кто-то спрашивал меня, куда я двигаюсь, но я им показывала этикетку с ведром и говорила, что мне надо в кабину пилотов. Наконец, я продвинулась к кабине, открыла дверь и говорю: «Мне приказали доставить вот это в кабину пилотов». Пилоты посмотрели на ведро и спросили меня: «Что в ведре?». Я отвечаю, что свежая медвежатина. Пилоты долго не думая, поблагодарили меня за подарок, позвали стюардессу и попросили ее приготовить хороший обед в полете. В этот момент я поняла, что что-то было не так, так как хорошо помнила приказ  –  мясо должно было быть доставлено в Минск. Я пошла информировать коллег шутников, чем закончилась их шутка. После чего им пришлось повозиться немного с переговорами, чтобы заполучить назад ведро с медвежатиной из кабины пилотов.

Мы уже долетели самолетом из Минска до Мурманска и оставалось  выжидать 2 дня до отхода нашего корабля. Корабль назывался «Алла Тарасова», но мы дружно и сразу назвали его «Аллочка». По имени известной в то время  красивой актрисы. И корабль был тоже красивый: белый, зовущий вдаль. Говорили, что его  строили югославы. В те времена для нас это было самой дальней заграницей, о которой и мечтать нельзя было.  Корабль стоял в порту  Мурманска, выжидая своего отхода. Членов экспедиции было 6, а билетов на корабль заранее нам удалось купить только 4. Нам предстояло провести в городе 2 дня до отхода корабля и решить проблему с  2 мя билетами.В тот период я, как молодой сотрудник, только что окончивший университет, еще не имела своей научной  темы и меня нагрузили материальной ответственностью. Это была переходящая нагрузка, обычно на 1 год. Конечно, никто из научных сотрудников не питал особого желания заниматься этой работой, которая состояла в том, чтобы инвентаризировать все лабораторное имущество: столы, весы, химреактивы, посуду и заказывать все это. На мне была также и организация всей экспедиции: продукты питания на 3 месяца и научное  оборудование. В те времена валюты у нас не было, но была горючая жидкость, которая во все времена, начиная с племен индейцев, служила валютой: за нее можно было купить все. У меня, как ответственной  по экспедиции, был спирт на научные и прочие нужды. Билетов на корабль не было, мы рисковали с отходом  корабля  с местами на 2 х  участников экспедиции. И я решила поговорить  с  капитаном корабля. Сейчас я уже не помню его физиономию, но как известно, все капитаны люди бывалые и закаленные моряки. Я объяснила ему ситуацию и сказала, что у нас в составе экспедиции 4 человека мужского пола и 2 женщины: я и аспирантка Таня. Капитан очень быстро решил наш вопрос: он предоставил нам свою каюту  всего за 1 литр чистого 96 градусного спирта !
2 дня прошли быстро, мы занимались изучением города Мурманска и уже предвкушали нашу поезду в Каюте Капитана! Рейс занимал около 2 суток перехода до поселка Дальние Зеленцы, где находился филиал Полярного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии (ПИНРО). Мы с аспиранткой Таней прекрасно провели это время  в шикарной очень уютной Кабине Капитана на зависть мужской части участников экспедиции, которые провели рейс под ватерлинией в каютах так называемого 3 го класса. Наверняка тогда у них и зародилась мысль, что женщиной, а тем более симпатичной, все-таки быть лучше…..

В той же самой экспедиции на Крайнем Севере было очень трудно за 2 месяца адаптироваться к белым ночам. Что мы только не делали:  часто ужин переходил  в ночные посиделки с гитарой и песнями, потому что за окном было всегда светло. Штор в нашей избушке не было: нам выделили  деревянный домик в поселке, который пустовал. Народ конечно спал и при свете, но это было совсем не так, как спать в темноте.  У некоторых были проблемы с засыпанием и поэтому  начальник ввел «сиесту» после обеда – 2 х часовой отдых.  Мы с Таней  начали думать, где бы найти чуть-чуть темноты, чтобы нормально спать. В поселке  по четвергам  «вечером» давали кино и  мы решили для  того, чтобы разнообразить нашу культурную жизнь, ходить в кино. Первый наш приход в кино закончился тем, что мы с Таней в кино заснули и нас потом разбудили. Тогда нам это понравилось и мы решили по четвергам ходить в кино. Поспать. 

Экспедиционные кошмары (Рассказ Тани М.)

В экспедиции на Каунасском море мы занимались вопросами акклиматизации мизиды, ракоообразного, служившего кормом для рыб, ежедневно тралили мизиду тралом и потом подсчитывали количество рачков на определенный объем воды. Экспедиция длилась около 2 х месяцев, это были также 2 месяца подсчетов рачков и через некоторое время мои обычно безоблачные сны стали математическими: я начала считать рачков и во сне.
Для развлечения мои коллеги создали «Клуб Зизи» и по вечерам после рабочего дня выносили на улицу телевизор и после ужина засиживались допоздна, болтали, спорили, курили, пили, иногда устраивали танцы с песнями. Часто Клуб  Зизи  не закрывался до 2-3 часов ночи, я не выдерживала и уходила спать. Спали мы, я и моя коллега Таня К., в проходной комнате. Когда Клуб Зизи наконец закрывался, Саша Голубев проносил телевизор  с улицы в другую комнату, проходя с ним через проходную комнату над нашими телами, сокрытыми спальниками, посему наши почти всегда борствующие сны были связаны с боязнью, уронит или нет этой ночью Саша на нас телевизор, что зависело от количества  выпитого им Мартини.
Таким образом, сны делились на две категории: до 3 х часов ночи мне снилось, что на меня падал телевизор, после 3 х часов я начинала подсчитывать рачков в тральных ваннах.

Стойкая Таня (Рассказ Тани М.)

В той же экспедиции в Дальних Зеленцах, несмотря на летние месяцы, в тундре,  куда мы ходили для постановки экспериментов, было очень холодно.  Зона была пограничная, для работы в тундре  пограничники  выдали  нам специальные разрешения, которые иногда новый постовой  на вездеходе, у нас спрашивал.  Из поселка  с полевым оборудованием  мы ходили пешком в тундру на временные водоемы, которые в честь лета отмерзли всего сантиметров на  30, а  под водой был слой льда около метра. Аспирантка Таня изучала рост и размножение ракообразных во временных водоемах  в условиях  фотопериода Крайнего Севера, а мы ей помогали. Работали весь день и часто мужская часть экспедиции помогала   принести аппаратуру и потом возвращалась домой. Мы с Таней оставались одни целый  день на водоемах, возвращаясь на обед. Иногда мы оставались на водоемах весь день и тогда я брала с собой запас бутербродов и  горячего чая. На Крайнем Севере погода весьма переменчива и часто вместо солнца  бывал дождь,  крытое облаками небо и сильный ветер.  Местные научные сотрудники рассказывали нам, что часто зимой они ходили на работу из поселка до Станции по 4 человека, связанные вместе, поскольку сила ветра могла достигать 200 км в час. Нам повезло больше: мы организовали экспедицию в летний сезон, но близость Ледовитого Океана давала о себе знать, так что на курорте мы себя не чувствовали. Аспирантка Таня была единственной дочерью профессоров, очень целеустремленной в советском стиле человеком,  кристально честной, порядочной и положительной. Она никогда не жаловалась на трудности, но было видно, что ей было тяжело: холодно, руки  находились постоянно в  5 ° воде и их к концу дня их уже ничем нельзя было согреть. Я ей постоянно помогала и иногда предлагала выпить 10 граммов спирта для «сугреву», но непьющая праведная Таня  всегда отказывалась. Однажды я не пошла с ней в поле, она пошла одна на весь день. Мы уже начали волноваться, когда  же она вернется. Наконец, открывается дверь нашей избушки, на пороге стоит Таня и прямо с порога кричит мне: «Миха, давай спирт!»
С тех пор до окончания экспедиции, пока мы работали  в тундре на водоемах,  я постоянно брала с собой чекушку спирта и Таня уже больше не отказывалась от внутреннего согревания.

Случай происходил в той же экспедиции на Дальнем Севере. Нам нужно было по работе  сходить в море и набрать драгой беспозвоночных. Мы договорились в филиале ПиНРО, чтобы нам дали  научный корабль на сутки. Выход в море был назначен на следующее утро и нам приказали быть у причала рано утром. На следующий день мы вовремя собрались у причала.  Корабль уже стоял, но на нем никого не было. Так мы проболтались около часа. Потом подошел матрос очень живописной внешности: черный как цыган и с серьгой в носу. Он нам сказал, что рейса не будет. Капитан спит. Нам в рейс нужно было по зарез и мы послали гонца будить капитана.  Капитан был с перепоя. Где-то через час он подполз к кораблю. Вид у него был пропитый, но он бодрым голосом сказал: «Щас выпью чайку и пойдем в море».  Он взял чашку, высыпал туда целый пакет черного чая, налил кипятка, заварил чай и выпил чашку. Потом налил еще одну и выпил ее тоже и затем сказал нам: «А теперь пойдем в море». И мы вышли в рейс часа через  4 после намеченного. Когда капитан окончательно проснулся, он оказался весьма общительным и дал нам порулить свой  штурвал  на целый час.

Другая точка зрения на тот же самый случай…. спустя 30 лет…  (рассказ  Тани Ф.)

Конечно, самое экзотическое воспоминание из Мурманской эпопеи — наш рейс на научно-исследовательском  суденышке «Торос».
Мы с тобой мало пили, и поэтому оказались самыми вменяемыми и работоспособными членами отплывшего в Северный Ледовитый (на самом деле, рейс был в Баренцево море) океан научного коллектива. Поэтому и трал разбирали  две девочки активнее всех (остальных очень тошнило, они не могли нагибаться), и слонялись по кораблику и проявляли любопытство больше всех (остальные-то лежали почти без чувств по койкам). И аппетит был нормальный: помню как сели есть супчик, никто, кроме нас, его есть не хотел. А у нас единственная проблема была — поймать тарелку с супом, убегающую по столу (качка!).
Слонялись по кораблику — и дослонялись. Капитан (очень мрачный, т.к. его давно должен был кто-то сменить у штурвала), сказал, «Постойте, я схожу поищу людей». Мы («не люди») получили от него задание: удерживать штурвал в точно заданном положении. А он тяжелый оказался, зараза. А капитан все не приходит и не приходит. Сначала мы держали штурвал по очереди, потом, устав от него, пытались удерживать заданный курс вдвоем, всей своей (небольшой в то время ) тяжестью.
Когда капитан, наконец, вернулся, он изменился в лице, отпихнул нас и стал срочно крутить штурвал в другую сторону. Он даже повысил голос, и забыв обычную флегму, заорал : «Куда вы прете, там же Северный полюс!»
Погулял бы он еще немного, точно бы «Торос» встретился с ледяными торосами.

Во время экспедиции для развлечения наша мужская часть эспедиции часто придумывала мелкие шутки, особенно над всеверующей Таней. Мы размещались  в деревянном домике на сваях, поскольку дом стоял прямо в воде и чтобы пройти к нему, мы настроили мостков, как в Венеции. В доме была печь, которую мы с удовольствием топили и там же готовили еду. Была одна столовая, другая комната  служила спальней мужской части экспедиции и третья – мне и Тане. Дверей в доме не было. Мы  были перед фактом и раздумывали, как  же нам определиться с проживанием. Решение было вынесено:  мужская часть населения спала в проходной комнате в спальниках в походных условиях, а нам, женщинам, на дверной проем повесили  простыню с надписью: «Таня Миха стучать 1 раз, Таня Филя стучать 2 раза». Спали мы в спальниках. Однажды ночью мы с Таней проснулись от того, что под спальником что-то ползало, Я ужасно боюсь змей, да и  Таня не меньше.  Мы повскакивали с криками «Змеи!», как ужаленные и  начали искать, что же такое  шевелится под нашими спальниками. Но скоро первый испуг прошел,  я и говорю Тане: «В Заполярье же змей нет, чего кричим?».  Тут наша шторка отодвигается и предстают наши хихикающие ученые, которые по причине того, что им не  спалось, положили нам под спальники веревки и  дергали их, имитируя змей.  

В бассейнах филиала Института в поселке Дальние Зеленцы  постоянно водилась морская живность: крабы, разная рыба, — все то, что во время рейса ловили с корабля. Были там и огромные  полуметровые камбалы. Чтобы разнообразить наш стол, поскольку сами мы редко выходили в море, мы договорились с сотрудниками института и нам позволили выловить 2х хороших камбал. Мы дотащили их домой и начали приготовления к ужину. Камбалы были огромные, скользкие и с толстенной кожей. Мы их усыпили и  пытались снять с них шкуру, но они были слишком скользкие. Тогда нам пришлось распять их на гвоздях на бревне и снимать с них кожу таким образом. Впечатлительная аспирантка Таня смотрела на все это и сказала, что есть этих бедных камбал ни за что не будет. Мы продолжали наше гнусное  дело по  сдиранию кожи на глазах у Тани.  Таня была грустной и неразговорчивой. Наконец дело дошло до печки. Мы наконец разделали камбал и поставили их в печь. Через некоторое время по избушке  начал разноситься  аппетитный запах. Через  час мы сидели за столом почти  в полном составе. Таня  все еще сомневалась, будет ли она кушать камбалу, но наконец и она присоединилась к нам и когда первые кусочки запеченной камбалы застаяли во рту, она  забыла о свои волнениях. Мы провозгласили тост за науку и за рационализм.

Женский удел

Всякие истории приключались в экспедициях, много смешных случаев было связано с пищей. Готовили в экспедициях  женщины и по очереди. Нужно сказать, что  в экспедициях часто отмечалось отношение к женщине, как к поддержательнице огня. В последствии, после опыта азиатских экспедициий, наши научные мужи часто в шутку напоминали нам, что в азиатских странах женщины даже не допускаются  к  обеденному столу вместе  с мужчинами.
В то время  нам было чуть за 20 и конечно никто из нас готовить не умел… И  ученые мужи  над этим смеялись….

Пшеничная каша  (рассказ Тани Ф.)

Забавно, пожалуй, про «пшеничники». Я ведь не умела готовить и взяла с собой старую мамину поваренную книгу, где было даже про то, как жарить яичницу. А вдобавок эти гады заставляли меня экономить на еде, и жили мы из расчета — рубль в день на человека, остальное складывалось на «Бачконис» (ресторан).
Ну и сварила я как-то пшенную кашу, чтобы подешевле. А каша эта непростая, если не умеючи сваришь, — горькая. Естественно, я сварила ее неудачно! На ужин все плевались, никто свою порцию не доел, уходили спать мрачные и заказали мне на утро, чтобы сжарила оладушки. Я встала в 6 утра, открыла мамину книгу, — ура, нашла чудесный экономный рецепт! Из холодной пшенной каши рекомендовалось сделать тесто, обвалять в муке и зажарить в виде оладушек. И называлось это «пшеничники».
На завтрак мужички восхитились: «ах какая молодец Татьяна, какие румяные красивые оладушки! Или сырники?» Я молчу. Съели по одному, кто-то, не разобравшись, даже по два, — а внутри-то все та же горькая пшенная каша! Наступило гробовое молчание.Толик Бакулин наконец спросил:чем это ты нас кормишь?! А я гордо так отвечаю — «пшеничниками!» Все встали и ушли. Через час их видели на поле, щиплющими щавель с голодухи…

Во время учебы в университете в летний сезон я напрашивалась на волонтерскую работу  на Биологическую станцию, которая находилась на живописном озере Нарочь на севере Белоруси. Я была на подхвате, то есть выполняла всякую работу, но заодно осваивала гидробиологические методики. В летний сезон, кроме штатных сотрудников станции, наезжали другие сотрудники и на кухне устанавливали дежурство по приготовлению пищи. Меню обычно заказывали сотрудники. Я с ужасом ждала моего дня дежурства. Мне, вероятно, как самой молодой, заказали что попроще — готовить манную кашу на завтрак. Но вот как раз-то манную кашу оказалось готовить не так и просто.  Я колдовала с количеством ингредиента и в итоге  каша у меня получилась каменная. После того завтрака научные сотрудники заказывали мне готовить  «каменную кашу».

С едой было связано много смешных историй. Но постоянно во время экспедиций проходила красной нитью экономия: нам платили 1 рубль в день на питание и мы всячески старались сэкономить, чтобы  накопить на банкет или поход в ресторан.
Это было в одной из многочисленных экспедиций в Белоозерске на водоеме-охладителе ГРЭС. На этой базе мы проработали около 10 лет и вспомогательный персонал в летний сезон часто менялся. В этот раз мы взяли на временную работу лаборанта Женю, очень колоритную личность. Он уверял нас, что  был австрийским цыганом. То, что он мог быть цыганом, это можно было понять из его привычек.  Женя обучил нас кое-каким цыганским словам и, как это часто бывает,  другой язык начинают изучать с матерных слов. Он предупредил нас, что эти слова при цыганах лучше не  повторять: зарежут.
Как-то он наловил нам голубей и приготовил их в томатном соусе, выдав их за курицу. А однажды он закатил нам целый банкет: приготовил очень много тушеного мяса и как всегда под томатным соусом. Мясо было вкусное, мы кушали, нахваливая, ужин был весьма обилен и кто-то спросил, чье это мясо. Женя не поведя глазом ответил: «Говядина». В этот момент кто-то из сотрудников нашел в мясе клочки шерсти…. Все посмотрели на  Женю. Мы ждали ответа. «Ну что тут такого, — ответил Женя, — да бегал тут один пес…..».  Кто-то сдерживал инстинктивное желание вывернуть ужин обратно, кто-то побежал за угол выворачивать его…
На следующее утро мы не досчитали среди рыбхозовских собак  одной про имени Серый….

Я уставала беспредельно: днем готовила еду, вечерами и ночами занималась наукой. Единственный был отдых: сесть на хозяйский велосипед, уехать в поля, лечь там на травку и подремать.
Один раз осмелела настолько, что поехала на велике к Кауно Мариос (водохранилищу). По асфальтовому шоссе, в общем, пустынному. И тут, на развилке дороги, справа выруливает машина. Я ее испугалась и стала заворачивать налево. Получилось прямо в середину развилки, где стояла огромная ива. Поскольку там еще и спуск был довольно крутой, я врезалась в иву на большой скорости, с разгона. Ободрала об ветки все, что можно, особенно лицо. Меня подобрали Матусевич, Голубев и Бакулин, который шли с водохранилища, сама я даже выпутаться из велосипеда не могла никак!
Они сильно испугались сами, все было в крови. Поэтому потом так много и смеялись на эту тему. Ведь все обошлось благополучно, и все испытали сильное облегчение, близкое к эйфории. Меня дотащили до хутора, сразу смазали лицо чистым спиртом по свежей крови: я орала  и плакала горючими слезами. Корка от ободранной кожи сходила еще целый месяц, если не больше, выглядела я ужасно, как Франкенштейн с половиной лица.

Дело было  в экспедиции на той же Камчатке. Мы находились в экспедиции в течение 3 х месяцев, с марта по май. Погода была еще достаточно холодная и часто мы спасались от холода в горячих источниках, где принимали ванны. Проблема тепла  была решена, проблема пищи тоже – на полуострове, где мы остановились, в районе реки Ходутки, было много зайцев и коллеги мужчины их стреляли. Мяса было так много и мне, как  единственной участнице экпедиции женского пола, не считая начальства, приходилось заниматься не только приготовлением пищи из зайцев, но и снятием шкур. Шкур было так много, что однажды я издала устный указ: кто зайца стреляет, тот его, прежде чем подать на кухню, и обдирает.
Единственной проблемой, которая постоянно была на острие, был юмор. Посему коллеги мужики  постоянно искали точки применения юмора.
Все знали,  что  на полуострове есть медведи. Но никто их близко не встречал. Пошла я как-то на речку Ходутку. Речка была небольшая по ширине, метров 10.  Полощусь я на своем берегу и вдруг вижу на другом берегу появился медведь, увидел меня, ускорил ход, а когда вошел в воду, во всю припустил. 10 метров расстояние для медведя небольшое. Я все побросала и припустила в лагерь. Прибежала, рассказала, успокоилась.
На следующее утро по лагерю был издан приказ:  срочно обучать  Таню стрельбе. Дали мне винтовку, объяснили, как ее держать, как заряжать, спускать курок, поставили мишень и вперед. Все сидят рядком и наблюдают. Я зарядила, как учили, спустила курок, но в момент стрельбы отдача была такая большая, что я бросила винтовку. И так второй раз – я бросаю винтовку. Третий – я бросаю винтовку.
Мораль – народ лежал от хохота. А стрелять я так и не научилась. Тем более в медведя.

 07.02.2010 г.

Рисунки карандашом Татьяны Михаевич